Холст, масло. 176 х 107 см.
Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург. Не представлено в постоянной экспозиции.
► БРЮЛЛОВ Карл Павлович (1799-1852) «Портрет детей Волконских с арапом». 1843 г.
Холст, масло. 146 x 124 см.
Государственная Третьяковская галерея, Москва.
В 1842 году вышел указ, грозивший наказанием тем из российских подданных, которые осмелятся участвовать в торговле неграми. Кроме того, император НИКОЛАЙ I великодушно даровал свободу всякому чернокожему рабу, которому доведётся ступить на российскую землю.
Такое решительное выступление в защиту невольников на другом континенте, в то время как в собственной стране процветает рабство, казалось двусмысленным и труднообъяснимым. Этот странный указ, естественно, вызвал сильное недоумение в российском обществе. Поскольку торговать неграми в России мало кому доводилось, стали подумывать – не намёк ли это на скорое освобождение крепостных?! Общую растерянность того времени замечательно передал декабрист Михаил Александрович ФОНВИЗИН (1787-1854):
«Недавно правительство, увлёкшись тем же духом подражания и европеизмом, решилось приступить к союзу с Англией и Францией для прекращения ненавистного торга неграми. Это, конечно, случилось в минуту забвения, что в России производится в большом размере столько же ненавистная и ещё более преступная торговля нашими соотечественниками, христианами, которых под названием ревизских душ, покупают и продают явно, и присутственные места совершают акты продажи».
Александр ГЕРЦЕН (1812-1870) был более резок в своей оценке этого николаевского указа: «Отчего же надобно непременно быть чёрным, чтоб быть человеком в глазах белого царя? Или отчего он не произведёт всех крепостных в негры?»
Эти, как представляется, справедливые вопросы остались без ответа со стороны императора. Но сравнение положения крепостных крестьян и североамериканских невольников стало популярным в России, особенно после выхода книги Гарриет БИЧЕР-СТОУ (1811-1895) «Хижина дяди Тома» в 1853 году.
Некоторые фрагменты этой книги буквально совпадали с реальностью крепостной России, с той только разницей, что вместо русских крестьян там продавали, разлучали с близкими по произволу господина и держали в колодках африканских рабов. Книга была пронизана обличением несправедливости и осуждением рабства, и стала чрезвычайно популярной у... россиских помещиков! Её читали друг другу вслух в гостиных, возмущаясь жестокостью плантаторов, сочувствуя участи негров и совершенно забыв, что русский автор уже написал нечто подобное о рабской жизни своих соотечественников. Таковы причуды человеческой психологии.
Любопытно сравнить два небольших отрывка из книги А. РАДИЩЕВА и романа Г. БИЧЕР-СТОУ:
«На следующее утро, часам к одиннадцати, у здания суда собралась пёстрая толпа. В ожидании торгов люди – каждый сообразно своим вкусам и склонностям – курили, <...> поплевывали направо и налево, бранились, беседовали. ...Выставленные на продажу сидели в стороне и негромко переговаривались между собой. <...> Изнурительный труд и болезни, по-видимому, состарили её прежде времени. Она почти ничего не видела, руки и ноги у неё были скрючены ревматизмом. Рядом с этой старухой стоял её сын... – смышлёный на вид мальчик четырнадцати лет. Он единственный остался от большой когда-то семьи, членов которой одного за другим продали<...>. Мать цеплялась за сына дрожащими руками и с трепетом взирала на тех, кто подходил осматривать его.
– Не бойся, тетушка... <...> Он обещал, если можно будет, продать вас одному хозяину».
«Наступил день и час продажи. Покупщики съезжаются. В зале, где оная производится, стоят неподвижны на продажу осуждённые. Старик лет в 75, опершись на вязовой дубинке, жаждет угадать, кому судьба его отдаст в руки, кто закроет его глаза. <...> Старуха 80 лет, жена его... <...> Женщина лет в 40... Девушка 18 лет, дочь её и внучка стариков… Она держит младенца, плачевный плод насилия, но живой слепок прелюбодейного его отца. Родив его, позабыла отцово зверство, и сердце начало чувствовать к нему нежность. Она боится, чтобы не попасть в руки ему подобного. <...> Едва ужасоносный молот испустил тупой свой звук, и четверо несчастных узнали свою участь, – слезы, рыдание, стон пронзили уши всего собрания…»
Когда из текста убраны точные указания на цвет кожи продаваемых и место действия, не так просто определить – происходит это на русском севере или на американском юге.
Барон Николай Егорович ВРАНГЕЛЬ вспоминал о своих детских впечатлениях от чтения «Хижины дяди Тома»:
«Я помню, как однажды в большой зале сёстры поочередно читали вслух «Хижину дяди Тома» – книгу, которой все тогда увлекались. Слушателями были тётя Ехида и гувернантка; Зайка и я тоже слушали, но прячась в углу.
Большие возмущались рабовладельцами, которые продают и покупают людей, как скотину, плакали над участью бедного Тома, удивлялись, как люди с нежным сердцем могут жить в этой бессердечной Америке.
– У нас тоже продают и покупают людей, – фистулой сказала Зайка.
– Что за глупости ты болтаешь? Откуда ты это взяла? – сердито спросила сестра.
– Продают, – упорно повторила Зайка.
– И бьют, – поддержал я Зайку.
– Перестань болтать вздор. Где ты видел, чтобы кого-нибудь били? Разве тебя когда-нибудь били?
– Нашего конюха Ивана высекли, а вчера отец...
– Как ты смеешь так говорить о своём отце, сморчок! – сказала тётя.
Видя, что я вызвал гнев тётушки, Зайка храбро бросилась мне на помощь:
– А разве папа не купил Калину?
– Это совсем другое дело. Папа его купил потому, что офицер был беден, и ему были нужны деньги.
– Это неважно. Важно, что человека продали и купили, как и в Америке.
– Это ничего общего с Америкой не имеет, – сказала тётя.
– Имеет, имеет, – сказал я.
– Негров привезли издалека, их насильно оторвали от их любимой родины, а наши мужички русские, как и мы, – сказала старшая сестра.
– Моя дорогая, ты совершенно напрасно пытаешься объяснить этим бесстыдным детям то, что ясно, как божий день, – сказала тетя.
– Не отлынивайте, – сказал я. – А почему конюха высекли?
– Он заслужил. Но его наказали не из жестокости, как бедного Тома.
– А почему отец...
– Что?! Да как ты смеешь осуждать отца! – крикнула Ехида и встала. – И тебя за это нужно высечь. Я сейчас пойду к отцу...
– Оставьте, тётя, – сказала Вера, – а вы – марш в детскую в угол.
Так мы и не узнали конца истории бедного Тома, которого нам так было жалко. Зато мы были наказаны за правду. Крестьяне не рабы, а только прикреплённые к земле. Большие, как и мы, знали, что это не так, но только не хотели этого знать».
Из книг:
ТАРАСОВ Б.Ю. Россия крепостная. История народного рабства – М.: Вече, 2011. 320 с. – (Тайны Росийссийской империи).
ВРАНГЕЛЬ Н.Е. Воспоминания (от крепостного права до большевиков) – М.: Новое литературное обозрение, 2003. – 512 с. – (Россия в мемуарах).
► АДОЛЬСКИЙ (Одольский) Иван-Большой Григорьевич (после 1686 (91?) - около 1758) «Портрет Екатерины I с арапчонком».1725-1726 гг.
Холст, масло. 264 x 200 см.
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург.
► ГРООТ Георг Христоф (1716-1749) «Портрет императрицы Елизаветы Петровны на коне с арапчонком». 1743 г.
Холст, масло. 85 x 58 см.
Государственная Третьяковская галерея, Москва.
